Краевед

ОСВОБОЖДЕНИЕ

31 октября 2005 4046

Газета "Вперед" уже публиковала воспоминания нашего земляка, Степана Михайловича Дроздова (см., например, № 20 от 21 февраля 2004 года). В 1941 году, когда началась война, он был заведующим отделом пропаганды и агитации Загорского горкома ВКП(б). А год спустя стал членом Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Собранные комиссией материалы позднее были представлены на Нюрнбергском процессе и легли в основу обвинений и доказательств советской стороны.

Родственница Степана Михайловича, Лидия Петровна Дроздова, принесла в редакцию его воспоминания о работе в ЧГК. "Краеведческий вестник" начинает публикацию этого интереснейшего исторического документа, который отражает реалии того тяжелого времени подчас с довольно необычной стороны.

Чрезвычайная государственная

Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков находилась в здании Совнаркома, что в Охотном Ряду напротив гостиницы "Москва".

В этом почтенном учреждении я работал с мая 1942-го по август 1945 года. Председателем ЧГК был видный государственный деятель, член Политбюро Н. М. Шверник. Членами комиссии были академик Тарле, Алексей Толстой, митрополит Николай. Аппарат состоял из 30-40 человек, им заправлял секретарь Богоявленский - тертый, знающий, авторитетный человек. Я работал в отделе культуры.

В задачу Комиссии входило установление злодеяний немецко-фашистских захватчиков и учета ущерба, причиненного ими народному хозяйству и личному имуществу советских граждан. Комиссия строила свою работу таким образом, чтобы вселять уверенность в победу и что за все свои преступления гитлеровцам придется отвечать. С этой целью мы, работники аппарата Комиссии, выезжали на места, создавали там местные комиссии и развертывали соответствующую работу. Все факты злодеяний оформлялись актами и направлялись в Москву. В связи с этим мне пришлось бывать в длительных командировках от 1 до 5 месяцев. Я был в Ростове-на-Дону, Сумах, Харькове, Виннице, Киеве, Воронеже, Луцке, Ровно и ряде других районных центрах этих областей. Командировки в военное время - дело трудное, но тогда ведь всем было трудно и опасно. Каждый должен был делать то, что ему положено.

Митрополит Николай

Со всеми членами Комиссии приходилось встречаться, разговаривать по различным вопросам. Н. М. Шверник иногда проводил с нами беседы. Часто заходил А. Н. Толстой, чтобы узнать или рассказать новости, получить сообщение о впечатлениях от выездов на места. Митрополит Николай иногда обращался ко мне с просьбами личного характера. В здании Совнаркома был хороший кинозал. И вот однажды он попросил меня периодически звонить ему по телефону и сообщать, какие фильмы будут демонстрироваться. Вместе мы неоднократно ходили на просмотр кинофильмов, иногда обедали в совнаркомовской столовой.

Мне было интересно беседовать с ним как с человеком, занимавшим высокий пост в церковной иерархии. Кажется, он был в ссылке. А я - коммунист, безбожник по убеждениям. При моем непосредственном участии в Загорске перед войной были закрыты, кажется, две последние церквушки (действующей оставалась только Ильинская церковь. - Ред.). Разумеется, поднимать какие-либо вопросы спорного характера было бы глупо. Я твердо помнил ленинскую мысль, что не надо спорить с верующими о том, каков будет рай на небе, с ними надо договориться о том, как лучше устроить свою жизнь на земле.

Митрополит Николай вполне понимал, что обстановка требует мобилизации всех сил народа, верующих и неверующих, на разгром фашизма. Он был человеком образованным. Окончил университет - факультет естествознания, а потом уже духовную академию. Никакого мракобесия в мыслях я у него не замечал. Одевался он в обычную гражданскую одежду, крестами не увешивался, посты не соблюдал. Снабжал меня выходившим тогда под его руководством журналом "Московская патриархия". Некоторые статьи, как мне кажется, мало чем отличались по содержанию от статей таких журналов, как "Спутник агитатора". Не помню уже по какой надобности он дал мне книгу по истории Русской православной церкви. Книга эта так у меня и осталась.

Иногда он высказывал сожаление о том, что кадры священнослужителей очень слабы. Часть их скомпрометировала себя связями с гитлеровцами, другие малограмотны. Говорил и о некоторых курьезных случаях. Так, в одном селе с приходом Советской армии поп заявил прихожанам, что он уходит от них. Службу он нес исправно, прихожане его любили и очень просили не покидать их. В это дело включился даже председатель местного совета, но ничего не вышло. Оказалось, что этот поп имеет высшее экономическое образование. Скрыв свое прошлое, он стал священником, но теперь другое положение. Фашистов выгнали, надо восстанавливать разрушенное хозяйство, и его пригласили на работу в Облплан.

Ростов-на-Дону

В июне 1943 года я был командирован в Ростов-на-Дону. В мандате, подписанном лично Н. М. Шверником, указывалась цель командировки и просьба ко всем партийным, советским и военным организациям оказывать мне необходимое содействие, обеспечивать транспортом и средствами связи. Надо сказать, что пользоваться этим мандатом я еще не умел, проявлял излишнюю скромность и из-за этого иногда терпел некоторые неудобства. Потом, конечно, научился.

В Ростов я должен был лететь самолетом, который вылетал рано утром. Моя первая оплошность заключалась в том, что в Управлении делами СНК я сказал, что до Внукова я доберусь поездом, а мог бы быть доставлен туда на автомашине. Расписания поездов я не знал. Оказалось, что можно было выехать только поздно вечером. Сесть в вагон пришлось без билета. Ночь до рассвета просидел на вокзале, а потом пешком версты четыре шел до аэродрома. Самолет американский, вооруженный, кажется, двумя пулеметами, вез почту и около десятка военных и гражданских лиц.

До Ростова долетели благополучно. Правда, в одном месте появился фашистский разведчик. Стрелки стали к пулеметам и даже дали короткую очередь. После чего наш самолет быстро снизился и пошел на бреющем полете. Потом нам сказали, что так безопаснее, фашист побоится наткнуться на зенитки и не станет нас преследовать.

Прибыл в Ростов я уже изрядно уставшим человеком. Зашел в горсовет, устроился с жильем. Мне надо было привести себя в порядок, отдохнуть, выспаться. На следующий день предстояло решить ряд практических вопросов: подобрать штат областной комиссии в количестве примерно 10 человек, обеспечить ее помещением, бумагой и так далее. Начинать это дело необходимо было с визита к первому секретарю обкома партии

Б. Двинскому. Это старый партийный работник с подпольным стажем, член ЦК партии, простой в обращении, обаятельный человек. Все практические вопросы работы я решил с ним легко и быстро. Он предложил мне подготовить проект решения обкома и облисполкома, дал поручение подобрать штат комиссии, справился о наличии трофейной бумаги и пообещал выделить лишь необходимое количество. С бумагой было туго, блокноты, которыми пользовался обком, были сделаны из трофейных портретов Гитлера.

Б. Двинский рассказал мне о некоторых фактах хозяйничанья немцев в Ростове. Они вели себя несколько иначе, чем в других оккупированных областях, старались заигрывать с казачеством и привлечь их на свою сторону, но успеха не имели. Показал курьезный документ - распоряжение немецкого коменданта, которое начиналось так: "Председателю колхоза имени Сталина..."

Фронт был рядом, Таганрог у немцев. О положении на фронте, говорил Двинский, мы прежде всего узнаем по поведению населения, в частности, по активности выхода на строительство оборонных объектов. Кстати, меня удивила одна деталь. Вокруг Ростова и в самом городе были созданы солидные оборонительные сооружения, не чета нашим загорским. Город дважды переходил из рук в руки. И ни мы, ни фашисты этими сооружениями не воспользовались, решающие бои проходили где-то в других местах.

Успешно решив все деловые вопросы и даже поговорив на некоторые отвлеченные темы, я встал, чтобы проститься и уйти. Двинский подал мне руку, сказал, что "обком сделает все возможное для решения поставленных мною вопросов, а в случае затруднений звоните мне и заходите". И тут мне в голову пришла хорошая практическая мысль. Пока мы разговаривали, Двинскому приходилось несколько раз браться за телефон, вызывать людей, давать им поручения. Затруднения и осложнения, несомненно, будут - может быть, и пустяковые, но самому пробивать их, не зная людей и обстановки, трудно, а обращаться каждый раз за помощью к секретарю обкома неудобно, нетактично. Я попросил поручить одному из сотрудников обкома держать связь со мной и помогать мне в развертывании работы Комиссии. Двинский тут же вызвал такого человека, познакомил меня с ним и дал ему соответствующие указания. Таким образом, я получил в свое распоряжение помощника, который по моим просьбам стал действовать от имени секретаря обкома. Эту тактику я сохранил на все время работы в ЧГК.

Ростов имел значительные разрушения, особенно, пожалуй, центр, но жил вполне нормальной жизнью: работали предприятия, магазины, кино, театр. Мне пришлось побывать на крупном заводе "Ростсельмаш". Он набирал темпы, оборудование немцы вывезти не успели. Был в университете, который тоже в основном уцелел, многие его сотрудники в период оккупации оставались в городе. Занятий там не было, но, пытаясь заигрывать с казачеством, оккупационные власти выплачивали преподавателям какую-то зарплату, заставляя выполнять различные работы. Часть из них приводила в порядок библиотеку. Отношения в коллективе были еще не устоявшиеся. Кто и чем занимался во время оккупации, и как теперь оценивать их поступки? Помнится, что меня просили сказать свое мнение об одном преподавателе химии. В период оккупации он, по-видимому, используя свои знания и материалы химического кабинета, организовал у себя в квартире производство спичек, продавал их на базаре и тем кормился. Кто он - вор, спекулянт или еще хуже? Конечно, в нормальных условиях таким путем хлеб насущный не добывают. Но ведь он находился в условиях ненормальных. Он не борец, но и не прислужник гитлеровцев, а это самое главное.

В городе работал театр оперетты. Его артисты почти в полном составе оставались в оккупированном Ростове. При освобождении города они быстро возобновили работу. Среди местного населения этот театр стали называть трофейным. Первые 10-15 дней командировки я часто посещал его.

Немцы вели себя спокойно. Но потом, очевидно, готовясь к Курской битве, они начали бомбить город ежедневно, часов с 11 вечера и до 3 утра, точно по расписанию. Разрывы авиабомб, трассирующие пули, осветительные ракеты, грохот наших зениток создавали тяжелое впечатление, особенно когда от близких разрывов или выстрелов дрожало здание. В убежище я не выходил, не знаю почему. После 3 часов, когда все затихало, можно было уснуть. Несмотря на этот ночной кромешный ад, новых разрушений в городе почти не было - значит, хорошо работали наши зенитки.

Подготовил А. ГИРЛИН
(Продолжение следует)

Газета "Вперед" №122  (01.11.2005)