Общество

ШЕСТЕРО "НА МАТЕРИКЕ"

20 апреля 2009 2321

В семье сергиевопосадцев Сульженко два письменных стола. Один — раскладной, хитроумным способом встроенный в шкаф, другой стоит

в коридоре. За этими столами делают уроки двое детей — Ира и Настя. Маленькая Катя и ее брат Саша еще не подросли. И у всей семьи из шести человек в распоряжении только эта небольшая комната, куда второй письменный стол просто не помещается.

Ощутили на себе

Когда-то глава семейства Владимир Сульженко не курил совсем, но сегодня смолит, не переставая. Привычка, которая появилась после серии драматических событий в его жизни, не хочет отступать. Вот как сам Владимир описывает то, что произошло с ним и близкими ему людьми:

— В 90-м году я, парень из украинской глубинки, приехал на заработки в Норильск. Мне надо было сменить обстановку — в тот момент все давило на нервы, надо было что-то делать. К тому же в Норильске у меня жил брат. Вот я и решился...

Что же так давило на нервы Владимира, что вынудило его отправиться — то ли подработать, то ли в поисках отдушины — в края, куда просто так по своей воле не поедут? Причина тому — афганская война, двадцатилетие окончания которой недавно отмечали. Эта война была готова измочалить психику почти любого, кто попадал под ее колеса, и Владимир как никто другой чувствовал это на себе.

Поначалу у него даже была эйфория, что вернулся домой из Афгана живой и относительно здоровый. Но годы, проведенные в напряжении, напоминали о себе все отчетливей. Собрался в дорогу и улетел на Север, к брату. В Норильске он прожил (вернее, смог прожить) пять лет. Там же встретил Ольгу, которая стала его женой и матерью их четырех детей.

Советский Союз с его обычаями, хорошими и плохими, был давно уже на излете, но кое-какие признаки прошлой жизни, как ни странно, все-таки еще давали о себе знать. Так молодая семья Сульженко, как отработавшая на никеледобывающем комбинате необходимый срок, получила квартиру от предприятия — как тогда называли, "на материке".

Родной комбинат даже предложил выбор: можно было переехать в Белгород, Сергиев Посад и в небольшой городок в Красноярском крае. Остановились на Посаде, и не последнюю роль в выборе сыграла теща Владимира, которая как-то путешествовала по Золотому кольцу и дивилась — что за прекрасный городок!

Но вот у них самих как-то тут дела не заладились. С их первой квартирой в девятиэтажке по улице Дружбы, где оказались Сульженко, сразу вышла неудача: лопнула панель, и вдоль всей стены пошла огромная трещина. В этом же доме поселились еще три десятка норильских семей, но так крупно не повезло только одной из них.

Поэтому первые месяцы после приезда они проводили в гостинице. Их квартира по-прежнему представляла тяжкое зрелище — голые стены, голый пол и текущая по стенам вода. Дальше — больше. Вся мебель и вещи, которые привезли с собой, элементарно отсырели и почти сгнили.

Прошло восемь месяцев, и Сульженко все-таки смогли переехать в дом по проспекту Красной Армии, напротив "Луча". Показавшаяся поначалу странной планировка в этом доме объяснялась тем, что здание строили как гостиницу при стадионе. Но Сульженко были ради и этой квартире — без кухни, но зато без протекающих насквозь стен.

Детей долго не было. А потом появилась первая девчонка, за ней — вторая, третья... И мальчик. "Это так хорошо, хоть и тяжеловато — работаю-то я один", — Владимир явно преуменьшает размеры проблемы.

Ради справедливости стоит отметить, что в их нынешней квартире две комнаты. В соседней живет бабушка и племянница Ольги, обе также из Норильска. Что это за город, можно рассказывать долго. Там лето не больше месяца, а морозы под пятьдесят градусов считаются нормальной погодой для романтических прогулок — потому что нет метели, и можно разглядеть глаза друг друга.

"Норильск — это сплошная романтика, — вполне серьезно говорит Ольга, — есть пурга, а есть черная пурга". Если с обычной все ясно, то черная пурга — это когда невозможно стоять и дышать, нельзя просто показать нос на улицу, и в такие минуты жизнь во всем городе замирает.

Даже в простую метель перемещаться по городу сложно — приходится либо ехать на такси, либо пользоваться каким-то другим транс-

портом. Но даже самые мощные автобусы иногда не готовы противостоять ветрам. Например, когда сила порывов начинает зашкаливать все мыслимые пределы, а из-за снега не видно дорогу, то машина может остановиться, и пассажиры отчетливо чувствуют, как буря раскачивает их автобус из стороны в сторону. Разве не романтика?

Жизнь со смыслом

Если Ольга родилась и провела всю жизнь за Полярным кругом, то Владимир вырос под жарким украинским солнцем в селе на просторах Хмельницкой области. После школы в его жизни была автошкола, а затем курсы трактористов.

Когда пришла пора служить, государство вдруг заговорило и об интернациональном долге, и простой украинский паренек очутился в стране, о которой прежде имел довольно смутное представление.

Он попал в саперную роту, его бригада располагалась в Джалалабаде. Спустя много лет, когда выяснилось, что служба в Афганистане может принести какие-никакие социальные льготы или просто уважение в компании, некоторые запросто приписывали себе несуществующие "афганские" годы.

Среди вернувшихся известна такая хитрость: чтобы проверить собеседника, достаточно задать ему простой вопрос — ты где служил? Если собеседник скажет "в Кабуле", стоит насторожиться: как правило, самозванцы кроме Кабула других афганских городов не знают, в то время как в действительности мест дислокации было не счесть. И не рад был бы верить сапер Сульженко всем этим штучкам, если бы как-то раз один такой псевдоафганец, глядя прямо в глаза, не сказал бы ему, что такое же удостоверение как у него он себе... купил.

В Сергиевом Посаде нашлось человек семь, которые служили с ним в одной бригаде. У многих из них, как и у многих из тех, кто прошел войну, нередки нервные срывы, которые готовы проявиться в любой обстановке. И очень редко кто-то из "нормальных" людей задумывается, как и чем помочь им.

Как почти любой служивый человек, Владимир готов рассказывать об армейских годах с упоением. Только его рассказы выходят с каким-то странным оттенком. Он вспоминает, что их бригада стояла в пойме реки, но пить эту воду было нельзя даже после санитарной обработки, а та водопроводная вода, что шла по трубам, была белой от хлорки. Но даже при таком режиме из ста человек смогли не заразиться лишь единицы — кто малярией, кто желтухой, кто кишечными инфекциями либо какой еще заразой. Дизентерия считалась легким насморком, а многие страдали уже дома, привозя болезнь с собой. Иногда все заканчивалось печально — простые врачи просто не знали, чем все это лечится.

В его ушах стоят слова командира роты: "Ребята, даже просто побыв тут, вы стали старше своих сверстников на несколько лет". А в глазах — сцена, в которой снова и снова прилетает вертолет, доставляющий тела раненых и убитых, и все оставшиеся в живых с замиранием сердца встречают крылатую машину, которая может принести и твоего друга, и земляка.

Оттого и сам Сульженко теперь верит: "Люди, которые видели смерть, по-другому начинают понимать, что жизнь должна восполняться. Дети — это все, что после нас остается, в этом и есть смысл жизни, и я нашел его".

Ни грибов, ни ягод, ни квартиры

Не было ли у него мысли уехать — хотя бы обратно, на ту же Украину? Отвечает отрицательно: "Даже если бы мне сейчас это предложили, я никогда бы этого не сделал". Им просто нравится здесь, их здесь понимают, а он сам, украинец с норильско-афганским прошлым, чувствует себя здесь своим.

"Где-то в другой стране я буду никому не нужен. Да ладно я! Но ведь получится так, что я искалечу жизнь своим детям. Они будут там чужими для всех!" — с жаром убеждает человек, которому своя же собственная страна не предложила ничего лучшего, чем одну маленькую комнатку на шестерых.

Когда у четы Сульженко было двое детей, их жилищные условия по законам их же страны подразумевали, что с жилплощадью в семье все нормально и записываться в очередь вроде как и не требуется.

Когда родилась третья дочь, выяснилось, что теперь-то в очередь вставать можно, но вот незадача — какие-то документы из Москвы никак не придут. Столица нашей родины не давала добро не только им. Хотим вас осчастливить, но не можем, говорили в местных органах власти. Так продолжалось несколько лет.

Когда родился четвертый ребенок, Сульженко поинтересовались, какие документы теперь нужно собрать и куда их нужно отвезти. Требуемый ассортимент поразил воображение. Среди необходимых для постановки на учет бумаг, например, значилась и справка из лесничества, которая бы подтверждала, что семейство не собирает грибы и ягоды для продажи.

Найти один день на оформление всех документов, как ни странно, им сложно. Владимир, который работает водителем в частной компании, может сорваться с места в любой момент, и тогда дети остаются на попечение Ольги. А что если вызов мужу поступит в ту минуту, когда она мечется по городу из одной инстанции в другую? С бабушкой оставить детей нельзя — она тяжело болеет, и за ней самой нужен постоянный круглосуточный уход.

Друзьями, настолько близкими, чтобы доверить на целый день детей, Сульженко в Посаде не обзавелись. В администрации (обе — городскую и районную) обращались в прошлом году. Реакция была лаконичной и, как говорится, в лучших традициях — ждите ответа. Ходили на прием к представителю губернатора — и снова отсыл в администрацию.

"Мы должны быть нищими, пухнуть с голоду, чтобы нам дали квартиру", — в сердцах бросает глава семейства и вспоминает так назы-

ваемый материнский капитал. Только на первый взгляд может показаться, что разрекламированные 250 тысяч — приличная сумма. Знакомые интересуются, как они распределили бы эти деньги? Может, на учебу ребенка пустят? "А на какого ребенка", — спрашивает отец, который абсолютно не представляет, как отобрать одного ребенка из четверых, на которого нужно потратить эти свалившиеся с неба деньги. А делить на всех поровну — это совсем уж как-то несерьезно. Выбрать одного из четверых оказалось куда сложнее, чем всех четверых вырастить.