Главные новости
На работу «Скорой помощи» каждый из нас смотрит со своей стороны – набирает 03, ждет, испуганно выкладывает приехавшему доктору свои страхи и жалобы. Накануне Дня медицинского работника мы решили взглянуть на приезд «скорой» изнутри. Полдня катались с дежурной бригадой по вызовам, смотрели, как работает экстренная медслужба. Зашли, что называется, не с парадного крыльца, а через «вход для своих».
В здании «скорой” мало что напоминает привычное лечебное учреждение. В поликлиниках и даже стационарах многие врачи и медсестры ходят чинно, любят тишину и, напротив, недолюбливают суету. Утро на “скорой” — сплошная суета.
Кто переодевается в домашнее, кто, наоборот, в профессиональный костюм; кто сдает чемоданчик (ампулы, глюкометр, перевязочные средства, тонометр, фонендоскоп, шприцы, капельница, катетеры и много чего еще), кто — получает. Надо быстро проверить содержимое, поздороваться с коллегами, узнать, как прошла ночь, и бежать на пятиминутку. А в это время заместитель главврача Лариса Ивановна Корхова в своем кабинете готовит водителей к медосмотру — выписывает направления, стучит молоточком по коленкам, задает профессиональные вопросы.
Эта кажущаяся атмосфера, когда все вокруг делают сразу несколько дел, не потому, что здесь ничего не успевают. А потому, что на “скорой” работают люди, которые привыкли и умеют делать все быстро. Здесь темп жизни такой. Объясняют: чтобы “прижиться” на “скорой”, нужен определенный склад характера, темперамент, готовность к работе в экстремальных условиях, умение быстро “включать голову”, адекватно реагировать, принимать решения.
Пока все совещаются, хожу по комнатам. Внутри здание “скорой” — что-то среднее между учреждением и домом. А как иначе — здесь не просто работают, здесь приходится проводить часть своей жизни. Раскладушки — чтобы ночью подремать, если нет вызовов; маленькая столовая с холодильником и плитой, на которой постоянно кипятится пара чайников — без перекуса и чашки кофе сутки не продержишься. Телевизор. Стены в объявлениях, по содержанию которых понятно: у коллектива общее не только дело, но и заботы, интересы.
Всего в районной “скорой” работают почти три сотни человек. Как правило, в смене 21 бригада: тринадцать в Сергиевом Посаде и восемь на районных подстанциях. Из них три имеют в своем составе врача, одна — педиатрическая. В составе специализированного автопарка два реанимобиля.
Работа на “скорой” — это перестройка всего жизненного графика. Дежурство — сутки через трое. Если на полторы ставки — сутки через двое. В среднем коэффициент совместительства на “скорой” даже выше, но это за счет того, что в пиковые дни (грипп, массовые мероприятия, длинные праздники) врачей и фельдшеров не хватает, и график приходится уплотнять. Но и заработная плата здесь выше средней в системе районного здравоохранения.
Главная задача фельдшера или врача “скорой” — определить степень тяжести состояния больного, в зависимости от этого принять решение — отправить человека в стационар или можно обойтись амбулаторным лечением, оказав первую помощь. Необходимо проконсультировать, как вести себя дальше, ведь нет гарантии, что если после визита “скорой” человек почувствует себя лучше, то он все равно придет на прием к врачу. Значит, надо рассказать о диете в случае отравления, о поведении гипертонику, об уходе за больными стариками их родственникам. Если состояние больного требует, надо дождаться улучшения жизненных показателей или даже вернуться с контрольной проверкой.
Постепенно предыдущая смена уходит, начинаются утренние вызовы, людей и машин во дворе становится меньше. Юлия Петрушина, к которой меня “прикрепили” на полдня, пришла на “скорую” сразу после медучилища и работает фельдшером одиннадцать лет. Журналисты хоть и не специалисты в медицине, но профессия учит их “просвечивать” человека и без рентгена. Десяти минут хватает, чтобы понять: она именно такой человек, которого мне описывали как пригодного к работе на “скорой” — темперамент, быстрая реакция. И еще: она — счастливый в профессии человек, потому что знает, почему на “скорой” и вообще в медицине. В юности на ее глазах умерла знакомая девочка — подавилась конфетой, задохнулась, и произошла рефлекторная остановка сердца. “И ничего не смогли сделать, — вспоминает Юля, — как ни старались”. После этого пришло решение пойти в медицину. Она больше ничего не рассказывает, но и без слов понятно: где, как не в медицине жизнь дает шанс помочь человеку выжить или хотя бы попытаться помочь. Но это если копнуть глубже, а в жизни все просто — дежурство за дежурством, сутки через двое.
***
9.20 — первый вызов диспетчера; 9.25 — выезжаем; водитель Ярослав Волошин привычно ориентируется во дворах Углича, и в 9.34 бригада у подъезда нужного дома. Здесь все ясно: пожилой мужчина страдает диабетом десять лет. Накануне был хирург и выписал направление на экстренную госпитализацию, которая проходит по “скорой”. Юля и Виктор Уваров (сегодня в бригаде два фельдшера) разматывают бинты на ноге больного, и комнату наполняет сладковатый запах: стопа гниет заживо. На ней уже всего два пальца, пятка срезана, видна кость и черно-красная плоть. Юля бережно — видно, как болит нога — меняет повязку. Мужчина с надеждой задает ненужный в общем-то вопрос: “Смогут ли вылечить?” И Юля говорит то, что он хочет услышать: “Больно уж глубоко. Но попробуют, сразу с ножом не кидаются”. Опираясь на Юлю и Виктора, он медленно идет до машины, и скоро его передают в приемный покой Районной больницы.
***
10.20 — едва успеваем подняться на крыльцо, как снова вызов. Едем на Звездочку, там, со слов родственников, у дедушки высокое давление. В 10.25 мы в квартире, и Юля измеряет давление: 120/80. “Целую ложку корвалола выпил, наверное, помог”, — говорят родственники.
75-летнему деду плохо третий день, жалуется, что трудно дышать. В чудесное исцеление с помощью корвалола Юля, конечно, не верит и начинает осмотр. Температура в норме, тошнота, отеки — опухли не только ноги, но и руки, даже фонендоскоп оставляет след. Живот мягкий, ребра целы, печень немного увеличена.
“Врача вызывали?” Был две недели назад, когда вроде бы болели почки, что прописал — никто не помнит. На боку огромное багровое пятно — синяк: дед, бывает, падает. “Он у нас, — говорят, — неустойчивый”.
У “неустойчивого” деда Юля находит сердечно-сосудистую недостаточность и буквально заставляет вызвать на дом участкового врача для назначения комплексного лечения. Чтобы снять острое состояние, вводит внутривенно мочегонное. Вен у деда не видно, и два фельдшера поочередно долго массируют кисть, хлопают по ней, словно пытаясь оживить распухшую руку. Наконец, венку удается “поймать”, укол сделан. После того как убедились, что участкового терапевта вызвали, велят переложить подушку больному под плечи и на будущее не запускать деда до таких отеков, а обращаться вовремя к врачам.
***
11.15 — вызов в один из торговых центров, что на Вокзальной площади. Молодой мужчина сидит, приложив руку к левой стороне груди. Осмотр, измерение давления — все в норме. Вопрос Юли “сколько выпил?” приводит мужчину “в чувство”, и он признается: “Бутылку водки”. Но паспорт показывать не хочет, еле уговаривают назвать имя и фамилию, буквально выпытывают место жительства.
“От “скорой” что хотите?” — спрашивает фельдшер. “Ничего не хочу”, — отвечает “больной” и удаляется в направлении к автобусной остановке, которую ему показывают.
***
11.30 — едем на Клементьевку, вызов получаем по рации. Бабушке 95, но видно, что она еще почти ого-го! И только болезнь уложила ее в постель. Она охает и держится за правый бок. Племянница на работе, дома ее муж — лет сорока пяти, “кровь с молоком”. С его слов вырисовывается такая картина: бабуля постоянно бегает в туалет, родственники лечат ее левомицетином.
— Как часто бегает?
— Ну, это надо у жены спрашивать.
— Когда последний раз врача вызывали?
— Я точно не помню, надо у жены спросить. Может, месяца три-четыре назад?..
— Давление какое?
— Жена меряет, я не в курсе.
— Зовут бабушку как?
— Авдотья. Отчество я не помню, — грустно признается муж племянницы.
— Живот когда заболел? Как болит?
Бабуля почти глухая, а женатый родственник “не в курсе” ни по какому вопросу.
— Ой, без жены как без рук, — сетует он.
— Везучий! — не выдерживает Виктор. Наверное, ему тоже хочется такой беззаботной жизни.
Наконец, выясняется: чтобы бабуля не бегала в туалет, пока все на работе, ее “кормят” левомицетином... уже месяц.
— А кто знал-то? — оправдывается хозяин дома, услышав, что антибиотиком, который вообще сейчас стараются редко применять, по сути “отравили” печень и убили всю кишечную флору.
— Врачи на то есть, — как открытие, доводят до него фельдшеры “скорой”.
Делают электрокардиограмму, предлагают госпитализацию. Родственник, узнав, что больную надо будет навещать каждый день, пишет отказ.
Его заставляют вызвать на дом участкового врача. Но он не знает, как это делается. Наконец, спускается на этаж ниже, где соседки диктуют ему телефоны. Он выглядит довольным, что почти самостоятельно справился с заданием.
Мне рассказывают, что это далеко не самый тяжелый случай — можно жене позвонить. Хуже, когда приезжаешь, а в доме только таджики, и никто не говорит по-русски. И позвонить некому, остается только на пальцах объясняться. А еще хуже — когда московские дачники учат, что делать, какой поставить диагноз и какое назначить лечение.
Но вот бригада и “дома”. Юля заваривает кофе, а я ухожу и не знаю, успеет ли она его выпить раньше, чем диспетчер объявит по “громкой связи” очередной вызов.
***
Говорят, у нас до 25 процентов вызовов “скорой” — так называемые ложные. И это не только те случаи, когда человеку стало плохо и он испугался. Даже полдня показали: во многих случаях надо было просто вовремя обратиться в свою поликлинику или вызвать участкового врача на дом. Получается, что “скорая” сегодня делает работу поликлинического звена. Очередная реформа системы здравоохранения предполагает в том числе и радикальные перемены организации работы “скорой”. Возможно, ее работники вольются в структуру стационаров. Если это произойдет, наши больницы получат неплохое подкрепление.
Галина СЕРОВА
опрос
Какой социальной сетью Вы чаще всего подьзуетесь?
