КАК ОСУДИЛИ ФЛОРЕНСКОГО

13 февраля 2007 3167

КАК ОСУДИЛИ ФЛОРЕНСКОГО В феврале 1933 года якобы за участие в контрреволюционной организации, пытавшейся создать республиканское правительство, опирающееся на православную церковь, был арестован житель Сергиева Посада священник Павел Александрович Флоренский — знаменитый ученый, философ, богослов.

Бывший” — значит “чужой”

В известном смысле это было закономерно: пятью годами раньше, в 1928 году, отец Павел уже проходил по так называемому “Сергиево-Посадскому делу” в числе прочих 79 человек, преимущественно “бывших”. В вину им ставилась связь с православной Церковью, неучастие в антирелигиозной пропаганде и иные подобные “преступления”, несовместимые с социалистической действительностью и решениями XV съезда партии. Всех подозреваемых без разбора яростно клеймили в прессе “черносотенцами”. Флоренского, например, называли “птицей с хорошим черносотенным стажем и хорошей черносотенной головой”.

Обвинительное заключение по делу было единым на всех. Восемьдесят жителей нашего города одним махом осудили по статье 58.10 действовавшего в то время уголовного кодекса: “Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания”. В тексте обвинения содержались такие, например, “доказательства” и выводы: осужденные, “будучи по своему социальному происхождению “бывшими” людьми (княгини, князья, графы и т. п.) в условиях оживления антисоветских сил начали представлять для Соввласти некоторую угрозу, в смысле проведения мероприятий власти по целому ряду вопросов”.

Флоренского выслали в Нижний Новгород сроком на три года, однако через несколько месяцев по ходатайству Е. П. Пешковой отпустили домой.

После этого, как свидетельствуют очевидцы, Павел Александрович наконец стал носить штатскую одежду — до этого он не снимал рясы (как и сана священника, которому был верен до самой смерти), даже находясь на службе в советских научных учреждениях и предприятиях.

После повторного ареста в 1933 году (“поп-профессор, по политическим убеждениям крайне правый монархист” — из справки на арест) домой он уже не вернулся. Сначала его сослали в исправительно-трудовой лагерь “Свободный” в Забайкалье, а затем перевели в Соловецкий лагерь особого назначения, где 8 декабря 1937 года расстреляли. Родственники узнали об этом лишь долгие годы спустя.

Смертельная клевета

Личные показания Флоренского на следствии датированы 28 февраля 1933 года. В них он, в частности, пишет: “Сознавая свои преступления перед Советской властью и партией, настоящим выражаю глубокое раскаяние в преступном вхождении в организацию национал-фашистского центра...”. Все это выглядит по меньшей мере странно — никаких преступлений перед советской властью он, разумеется, не совершал, а “национал-фашистский центр” вообще существовал лишь в воображении сотрудников ОГПУ, что впоследствии было доказано полной реабилитацией Павла Александровича советскими же властями.

Почему же так произошло? Зачем Флоренский оговаривал себя?

Ответ на этот вопрос мы получаем из документа, несколько десятилетий хранившегося в архиве КГБ и опубликованного в журнале “Огонек” (1990, №45) во времена перестройки. Это письмо (просьба о помиловании) профессора-правоведа Павла Васильевича Гидулянова, проходившего с отцом Павлом Флоренским по одному делу. Оно ярко, подробно и ясно описывает ход следствия и методы, применяемые к подозреваемым для выбивания “нужных” показаний. Вряд ли многие из наших читателей знакомы с этим интереснейшим документом, поэтому мы приведем его (в сокращении).

“Началось все с допроса “како веруеши”. Все мои рукописания со ссылками на мою служебную и научно-литературную деятельность рвались, комкались и часто бросались в лицо... Следователь Шупейко сам формулировал мои контрреволюционные убеждения в таком стиле, от которого я пришел бы в ужас на воле, и заставил меня их подписать, заявляя, что убеждения у нас ненаказуемы, и в случае, если я не подпишу его формулировку, то он за меня сам распишется.

После этого начался мучительный для меня период вынужденного признания меня участником контрреволюционной организации в составе профессоров С. А. Чаплыгина, Н. Н. Лузина и П. А. Флоренского.

Из названных лиц с профессором Флоренским я никогда не был знаком и видел его первый раз в жизни во время очной ставки в ОГПУ, почему принужден был ему отрекомендоваться...

Пока дело шло о насилиях и грубостях, я держался стойко. Тогда перешли на другой путь. Отношение ко мне стало необычайно доброжелательным и мягким, меня перевели в камеру с улучшенным питанием. Шупейко заявил, что я — жертва, что я не знаю, что такое

ОГПУ, что не надо никому верить, но только ему одному, ибо он мой судья, и следователь, и прокурор, и защитник, что мне ничто не угрожает, что меня выпустят на свободу и дадут по-прежнему заниматься наукой, но мне нужно разоружиться, отдать себя целиком во власть и на милость ОГПУ.

Для доказательности действительного разоружения мне нужно признать самого себя участником контрреволюционной организации, причем чем серьезнее будут возводимые на себя самого преступления, тем, значит, чистосердечнее будет рассматриваться мое сознание и искреннее раскаяние...

Будучи совершенно не искушен в подобного рода действиях следственных органов и во всякого рода провокациях, я уверения о разоружении принял за чистую монету и, чтобы угодить ОГПУ, стал “стараться”, и чем больше требовали доказательства моего раскаяния, тем больше я сам на себя самого клепал.

При таких обстоятельствах я всецело отдал себя во власть ОГПУ и сделался режиссером и первым трагическим актером в инсценировке процесса националистов, превращенных волею ОГПУ в национал-фашистов.

В целях саморазоружения я объявил себя организатором Комитета национальной организации, которая после ряда попыток в стенах ОГПУ была окрещена “национальным центром”, причем членами этого мифического комитета были указанные мне и уже сидевшие в стенах ОГПУ мои коллеги Чаплыгин, Лузин и Флоренский.

В видах вящего раскаяния главную роль пришлось мне взять на себя. Я де снесся с Флоренским в Загорске, а через него вступил в связь с Чаплыгиным и Лузиным. Так создался мифический комитет! Председатель — Чаплыгин, я — секретарь, Флоренский — идеолог и Лузин — для связи с заграницей.

Платформу партии националистов я же сам состряпал при любезном содействии начальника СПО Радзивиловского, собственноручно написавшего мое “развернутое показание”. Партия националистов открывает свои действия после взятия Москвы и военной оккупации России немцами, причем в основу платформы был положен принцип “Советы без коммунистов” под покровом буржуазного строя... Таким образом получалось “литературное произведение” (выражение следователя Шупейко), которое излагалось мною на бумагу, как “сущая” или “истинная” правда...

Идеологом идеи национализма в духе древнемосковского православия, государственности и народности на правом крыле нашего ЦК был профессор Флоренский как выдающийся философ и богослов... Флоренский по нашему плану являлся духовным главой нашего “Союза”, с одной стороны, и с другой — организатором подчиненных ему в порядке духовной иерархии троек среди духовенства московских “сорока сороков” и на периферии, а равно троек среди сохранившегося кое-где монашества...

На устроенном мне Радзивиловским свидании я убеждал профессора Флоренского последовать нашему примеру и чистосердечно сознаться, ибо он своим упорством препятствует нашему освобождению. Флоренский понял меня и тоже перешел на путь самооговаривания, что я понял со слов Шупейко...”

Последняя рукопись

Малодушный профессор Гидулянов, оговоривший множество честных и достойных людей, конечно, не мог не сознавать, что делает, — ссылки на это в его письме следует признать ложью и лукавством. Павел Александрович Флоренский, поняв, что осуждение (хотя бы из-за оговора) все равно неизбежно, тоже признал свою “вину” и составил о том письменные показания. В 1990 году, через шестьдесят три года после его смерти, КГБ СССР вернул семье написанную им в тюрьме рукопись, озаглавленную “Предполагаемое государственное устройство в будущем”. О ней читайте в статье “Государство” Флоренского: pro и contra” в этом номере “Краеведческого вестника”.

Александр ГИРЛИН

Газета "Вперед"