Главные новости
Сегодня мы завершаем рассказ о семье ветеранов Великой Отечественной войны Корольковых из поселка Лоза. Каждый из супругов, живущих вместе уже 58 лет, прошел своей фронтовой дорогой. В номере за 24 октября 2009 года вместе с медсестрой фронтового эвакогоспиталя Александрой Ковалевой (такая у нее была фамилия до замужества) мы попытались восстановить ее давние воспоминания об участии сразу в двух войнах – с Германией и Японией. Страшное народное горе, которое обрушилось на страну, глава семьи Александр Егорович Корольков носит в своей душе уже много десятилетий…
От огня спасли разведчики
В конце мая 1941 года 15-летний Саша Корольков получил «высшее» по тем временам для сельской «глубинки» образование — закончил семилетку. В родном селеньице Морозиха своей школы не было — поэтому в начальные классы бегал за два километра в соседнюю деревню Шабалы, а старшие классы завершал уже в большом селе Кураши, что находилось еще на километр дальше. В колхозе народу было в те времена много, работали дружно, пытаясь вжиться в новую реальность.
Для большой семьи Корольковых (мать родила девятерых, в живых остались пять сестер да брат), вот уже пять лет хозяйствующих без главы семьи (работал на конном дворе и умер в 1936 году от тифа), количество заработанных трудодней было делом архиважным. Поэтому Саша как единственный мужчина в доме в то лето старался как мог — вывозил на поля навоз, на конной косилке и жатке косил травы и жал рожь. Трудодни бригадир исправно записывал на старшую сестру, так что осенью ожидалось неплохое подспорье...
В Морозихе, где было четыре десятка дворов, в то время не то что радио — даже электричества не было, горели керосиновые лампы. Поэтому о начавшейся войне с фашистской Германией все узнали от заполошенного соседа, который был по делам в сельсовете. Всех мужчин быстро забрали в армию. И лесная деревенька, окруженная болотами (до ближайшего «большака» было шесть километров), затихла в предчувствии надвигающейся беды.
Немцы появились в Морозихе уже ближе к осени 41-го. Заплутавший в ходе отступления красноармеец, на бричке, запряженной парой лошадей, как раз выспрашивал дальнейший путь у деревенских женщин. Те первыми и увидали фрицев, которые из-за плохой дороги вели свои велосипеды за руль, спускаясь вниз с угора. Бабы вскрикнули от испуга и побежали прочь, успев на ходу бросить: «Спасайся, сынок!» Боец-ездовой оказался не промах — успел дать прицельную очередь (два велосипедиста упали) и погнал лошадок «воскачки».
Как вспоминает Александр Егорович, обоз с прикрепленной охраной стоял в деревне дня три. Непуганые еще фашисты стали хватать кур и гусей («Как ударит гомонящей птицей по тюльке — только одна голова в руке остается, сам эту картину видел!»). И был в этой тыловой команде переводчик — русский эмигрант. Очень он сильно солдафонов-бюргеров за начавшееся мародерство ругал.
Вскоре любящие порядок немцы назначили старосту — пожилого и хворого председателя колхоза, у которого было только два пути: или немедленный расстрел, или попытка помочь односельчанам даже в этой позорной роли. Он-то и предупредил молодежь, чтобы днем скрывались по окрестным лесам — возможны угоны в Германию (в крупных селах такие акции были уже проведены). «И мы, чтобы согреться, жгли там бездымные костры, — вспоминает Александр Егорович. — Но все равно попали под облаву — это случилось, когда фашисты уже отступали после поражения под Москвой. В один из домов человек 50 согнали, двери забили гвоздями и написали крупно — «ТИФ!». Я подсмотрел в окно (остальные односельчане лежали вповалку на полу, как приказали люди из зондер-команды): у двух оставленных солдат верхом на лошадях были приготовлены канистры с бензином. Нас хотели сжечь заживо!»
И тут, как это случается только в сказках, из ближайшего леска вдруг высыпало с полсотни наших разведчиков на лыжах. И немцев как ветром сдуло… Хотя в соседней деревне Степанково, которая стоит на берегу Днепра (это самые его верховья), был настоящий бой.
— Помню, до войны мы ходили на эту чистейшую речку раков ловить, — улыбается давним воспоминаниям Корольков. — Днепр в наших местах метров 10 всего в ширину. Товарищи мои намажут руки подсолнечным маслом — и суют их под берегом в рачьи норы. Те уцепятся своими клешнями за вкусную приманку, мальчишки и тянут добычу! А я вот раков этих боялся…
Через Вислу и Одер — на Берлин!
В январе всех парней 1926 года рождения призвали в армию. Саше Королькову 18 лет исполнялось только в апреле, но в эти тонкости никто особо не вникал — на западе шла жестокая война. Новый набор собрали в Вязьме, где посадили в эшелон, и в феврале смоленские новобранцы были уже в лесном лагере под городом Кунгуром (нынешний Пермский край). Здесь, возле деревни Шагейка, были обустроены зимние землянки с двухъярусными нарами и буржуйками. Отцы-командиры переодели новичков в старую военную форму и взялись обучать военным премудростям.
В июне 1944 года, перед отправкой на фронт, в Кунгуре всех молодых бойцов помыли в городской бане, одели «с иголочки»: в английские шинели отличного сукна и американские кожаные ботинки (они были почему-то красного цвета, что вполне уживалось с отечественными обмотками — крестьянские парни не были избалованы красивой жизнью). Корольков успел дать телеграмму еще одной старшей сестре, которая жила в Москве. Но когда та примчалась на Ярославский вокзал, воинский эшелон уже через Каланчевку перебросили на Белорусский вокзал. А оттуда прямиком направили на пополнение знаменитой 62-й гвардейской армии под командованием генерала Василия Чуйкова (она стояла тогда в лесах под городом Ковелем, что на Западной Украине).
— Помню, спали прямо на улице — нарубим ельника, сверху шинельку бросишь — и просто барин! — улыбается давним воспоминаниям Александр Егорович. — А уж как после Кунгура кормили — небо и земля: помню, был жирный суп кукурузный, каша перловая. Формирование шло быстро — нам, 1926 года рождения, выдали винтовки Мосина образца 1891 года. А они длинные такие, эти «трехлинейки» — выше некоторых из нас. Идет вдоль строя командир нашего 216-го стрелкового полка, Герой Советского Союза подполковник Важенин (это звание он получил еще за Сталинград) и вглядывается в необстрелянную молодежь. Потом как гаркнет: «Дайте им автоматы, иначе они перестреляют друг друга!» И нам всем, к всеобщей радости, выдали новенькие ППШ.
Через неделю 62-я гвардейская армия, едва «зализав раны», получила команду на марш. К фронту выдвигались скрытно — передвигались ночью, днем в лесу войскам давали привал. И вдруг однажды рано утром впереди, на линии фронта высветился настоящий шквал огня! Это 5-я ударная армия перешла границу Польши и пошла в наступление.
— Наша 8-я ударная армия тогда во втором эшелоне находилась, — вспоминает Корольков. — Мы стояли тогда на каком-то хуторе польском, — а вокруг сады с поспевшими яблоками и грушами. Вот, думаем, где мы «оторвемся». Но тут 5-ю армию прорыва отводят назад, а на ее место бросают вслед отступающим войскам вермахта нашу 8-ю. Несколько дней мы преследовали немцев и вот однажды под вечер подошли к реке Висла. Командиры сказали, форсировать водный рубеж будем с ходу, прямо с утра. Тут дождик пошел — мы с товарищами еще подумали, что это хорошо, авиация не будет бомбить из-за непогоды.
Утром в четыре часа солдат накормили. И едва стало рассветать, всех посадили в десантные металлические лодки по 13 бойцов в каждой. Как назло, небо очистилось — и по ринувшимся на другой берег плавсредствам ударили засевшие там фрицы, стали завывать самолеты противника! Много в то утро погибло в водах Вислы наших солдат — лодки от близких разрывов переворачивались, еще живые пытались уцепиться за борта других.
— Но наша лодка не потеряла во время переправы ни одного бойца, — говорит Александр Егорович. — Повезло то, что попались просто отпетые ребята, которые прошли битву за Сталинград. Они мне, 18-летнему необстрелянному парню, говорят: «Не бойся, сынок, сейчас мы на том вон островке заляжем. А там уже до другого берега рукой подать!» Все точно так и вышло: — не успели мы что-либо понять по-настоящему, как уже очутились в немецких укреплениях (помню, в одной из палаток даже еще теплая картошка стояла). И гнали мы противника с боями еще 11 километров — остановились лишь у станции Варта, где нашу часть немецкий бронепоезд обстрелял. Там был очередной рубеж обороны фрицев — мы тогда довольно долго стояли друг против друга возле деревни Грабов Пилице. Отступать было нельзя — позади через Вислу навели понтонные мосты, по которым переправлялась наша тяжелая техника, танки и артиллерия.
На передовой вдруг наступила странная зловещая тишина. Командиры находились в блиндажах, бойцы — в окопах, где по очереди наблюдали за противником и отдыхали. А ночью устраивали стрельбу по засеченным огневым точкам. Однажды вечером сказали, утром будет наступление, пойдем в атаку! Каждый из бойцов долго всматривался в освещаемую всполохами от очередей и разрывов 200-метровую нейтральную полосу. В четыре утра началась с нашей стороны страшная артподготовка, после которой в атаку пошла пехота. Когда атакующие добежали до укрепрайона немцев, там было не на что смотреть — все было разворочено плотным огнем нашей артиллерии. И когда дошли с боями до реки Одер, надо было вновь форсировать ее с ходу. И воины-сталинградцы, зная, что им предстоит сделать с прижатыми к родным землям фашистам, отправили 18-летнего Королькова на машине в тыл за боеприпасами (войсковые снабженцы просто не успевали за стремительно развивающимся наступательным порывом советских войск!). Когда грузовик вернулся обратно, штурмовые части были уже на другом берегу Одера.
— Когда мы двинулись дальше на Берлин, я был одет, как партизан, — улыбается Александр Егорович. — Пилотка форменная, гимнастерка из плащ-палатки, брюки вообще штатские немецкие (в каком-то оставленном доме «прибарахлились»). Замполит нам как-то говорит: «Я бы вас в шелка одел, но давайте вначале победим!» Вообще к жизни на войне тоже привыкаешь: я уже чувствовал, куда пойдет выпущенная пулеметная очередь — по тебе или мимо. Я тогда очень верткий был, это, наверное, и спасало — лишь несколько раз зацепило за все время боев.
… В первых числах мая 1945 года подразделение Королькова остановилось в брошенном немецком госпитале. После грохота боев два дня стояла странная тишина. А потом дружно загремели со всех сторон выстрелы радости — это объявили о полной капитуляции фашистской Германии! И словно еще не веря в наступившую мирную жизнь, шел по поверженному Берлину
19-летний воин со Смоленщины Саша Корольков. На его груди красовались заслуженные награды: солдатские медали «За отвагу» (за форсирование Вислы) и «За боевые заслуги» (это уже за Висло-Одерскую операцию). Затем придут и другие — от польского правительства «За освобождение Варшавы» и особо почетная — «За взятие Берлина». «Я видел сожженные в последних кровавых боях фауст-патронами наши танки, развороченную немецкую технику и разбитые кварталы. Еще поразило, когда из затопленного берлинского метро стали изливаться целые реки воды (говорят, фашисты утопили тогда массу своего гражданского населения!)». А впереди еще было шесть лет службы в Группе советских войск в Германии (доверили быть знаменосцем учебного полка!). И лишь затем — радостная дорога домой.
Александр ШОРНИКОВ
опрос
Какой социальной сетью Вы чаще всего подьзуетесь?
